Энди УОРХОЛ

ФИЛОСОФИЯ ЭНДИ УОРХОЛА

(От А к Б и наоборот)

* * *

Энди Уорхол (1928-1987), пожалуй, самый радикальный, самый значительный и самый известный американский художник. Его откровенно заимствованные и растиражированные изображения Мерилин Монро, Элвиса Пресли, кока-колы и американского доллара буквально встряхнули мировое искусство. Это была эпоха 60-х годов с их вулканическим всплеском молодежной энергии, жаждой обновления, активизацией массовой культуры и появлением поп-арта. Именно эта Америка стала главным героем произведений Уорхола, принесших ему славу первой среди художников суперзвезды. Популярность Уорхола была невообразимой. На одной из выставок он даже выставил себя самого как свое произведение. Энергия Уорхола проявляла себя в самых различных сферах, являя новый тип современного художника. Его бесчисленные шелкографии, его длящиеся десятками часов фильмы, его вездесущий постоянно включенный магнитофон, созданный им журнал Interview, где звезды берут интерьвью у звезд, его Фабрика, как он именовал свою студию, его тусовки и выкрашенные в серебряный цвет волосы – все это Уорхол-художник. Книга «Философия Энди Уорхола (От А к Б и наоборот)» также стоит в этом ряду. Она не похожа на привычные воспоминания и декларации художников, это скорее чисто литературное, эссеистски многосложное произведение, ряд глав которого написаны в жанре диалога Энди (А) с неким собеседником (Б). Текст этой книги является ключевым для понимания личности и творчества Энди Уорхола. Текст о любви и славе, о времени и смерти, об искусстве и красоте и о том, как хранить деньги и как заниматься уборкой, и почему каждому нужен парикмахер, а стельки иногда оказываются важнее брильянта. Простые и сложные истины каждого дня жизни художника.

Б и я: как Энди превращается в Уорхола

А: Я никогда не звонил в службу передачи телефонных сообщений

Я просыпаюсь и звоню Б.

Б – любой, кто помогает мне убить время.

Б – никто, и я никто. Б и я.

Б мне нужно, потому что я не могу быть один. Разве что когда сплю. В это время я не могу быть ни с кем.

Я просыпаюсь и звоню Б.

«Привет».

«А? Подожди, я выключу телевизор. И пописаю. Я приняла мочегонное и теперь писаю каждые пятнадцать минут».

Я подождал, пока Б пописает.

«Давай, – сказала она наконец, – я только что проснулась. У меня во рту пересохло».

«Я просыпаюсь каждое утро. Открываю глаза и думаю: ну вот, опять начинается».

«А я встаю, потому что мне надо пописать».

«Я никогда не засыпаю снова, – сказал я. – Мне кажется, что это опасно. День жизни – это как телепрограмма на весь день. Телевидение никогда не покидает эфир: как включится с утра – так на весь день, вот и я тоже. К концу дня весь день превращается в кинофильм. В кино, снятое для телевидения».

«Я смотрю телевизор с той самой минуты, как встаю, – сказала Б. – Я смотрю на синий фон канала „Эн-Би-Си", потом переключаю на другую программу и смотрю на фон другого цвета, смотрю, какой цвет лучше подходит к оттенкам кожи на лицах ведущих. Я запоминаю кое-какие словечки Барбары Уолтерс, чтобы вставить их в твое будущее телешоу».

Б имела в виду мои грандиозные, но не реализованные планы: собственное регулярное телешоу.

Я хотел назвать его «Ничего особенного».

«Я просыпаюсь по утрам, – сказала она, – и рассматриваю узоры на обоях. Здесь серенькое, там цветочек, а там черные пятнышки вокруг цветка, и я думаю: это что, обои от Билла Бласса? Они так же знамениты, как какие-нибудь картины. Знаешь, что ты должен сделать сегодня, А? Ты должен найти лучшую в Нью-Йорке оберточную бумагу и составить из нее портфолио. Или заказать ткань с таким же рисунком, а потом пойти к обойщику и обить ею стул. Можно выстегать цветочки. А еще можно положить подушку. Со стулом ты можешь сделать куда больше, чем с картиной».

«Эта сумка с сорока фунтами риса, которую я купил в панике, все еще стоит у меня рядом с кроватью, – сказал я.

«Моя сумка тоже, только она весит восемьдесят фунтов и к тому же бесит меня, потому что не подходит к занавескам».

«У меня пятна на подушке».

«Может, среди ночи ты лег на подушку и у тебя началась менструация?» – сказала Б.

«Мне надо снять мои крылышки». – У меня их пять: по одному – под каждым глазом, по одному – на каждом уголке рта и одно – на лбу.

«Повтори, что ты сказал».

«Я сказал, что мне надо снять крылышки».

Неужели Б смеялась над моими крыльями? «Каждый день – это новый день, – сказал я. – Потому что я не могу вспомнить, что было вчера. Так что я благодарен своим крылышкам».

«О, господи, – вздохнула она. – Каждый день – действительно новый день. Завтрашний день не очень важен, и вчерашний был не так уж важен. На самом деле, я думаю о сегодняшнем дне. И первое, что я думаю о сегодняшнем дне, – как мне сэкономить доллар-другой. Я лежу в постели и жду, пока мне позвонит кто-нибудь из тех, кому я хочу позвонить сама. Так я экономлю по меньшей мере десять центов».

«Я сразу выпрыгиваю из постели. Шаркаю ногами, подпрыгиваю, встаю на цыпочки, танцую кекуок – делаю что угодно, только бы не наступить на вишни в шоколаде, рассыпанные по полу, как мины. Но на одну вишню я всегда наступаю. Ощущаю, как шоколад…»

«МНЕ НЕ СЛЫШНО. Я НЕ ПОНИМАЮ, ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ!»

«Я говорю, что понимаю: мне нравится это ощущение».

«Я встаю и иду на цыпочках. Я боюсь разбудить гостей, которые остались у меня ночевать – еще так рано, и я ненавижу, когда я подскальзываюсь на вишне в шоколаде, потому что мне это напоминает, как будто на что-то намазываешь мед, а потом, о боже, нож остается грязным, и мед капает на ковер, ты знаешь, как мед всегда растекается. Лучше бы мед можно было выдавливать – как кетчуп в придорожном кафе».

«Я доползаю до ванной комнаты, потому что не могу шаркать ногами, прыгать, ходить на цыпочках и танцевать кекуок с вишней в шоколаде между пальцами ноги. Подхожу к раковине. Медленно выпрямляюсь и опираюсь руками о бортики».

«Я не так делаю, – сказала Б. – Я зажимаю вишню в шоколаде между пальцами ноги, а потом сажусь в позу йога и пытаюсь поднести ступню ко рту, чтобы слизать остатки вишни в шоколаде. Потом я прыгаю в ванную, чтобы еще больше не размазать все это по полу. Когда добираюсь до ванной, задираю ногу в раковину и мою ее».

«Я всегда уверен, что сейчас посмотрю в зеркало и ничего не увижу. Все меня называют зеркалом, а если зеркало посмотрит в зеркало, на что оно будет смотреть?»

«А я, когда смотрюсь в зеркало, знаю только, что я себя вижу не так, как другие видят меня». «Почему это, Б?»

«Потому что я смотрю на себя такую, какой хочу себя видеть. Делаю разные выражения лица только для себя. Не строю таких гримас, как при посторонних. Не кривлю рот, произнося: „Деньги?"»

«О нет, Б, пожалуйста, только не о деньгах». Б – богата, поэтому, конечно, у нее все мысли об одном.

Один критик назвал меня «Само ничто», и это совсем не укрепило меня в ощущении собственного существования. Потом я понял, что само по себе существование ничего не значит, и почувствовал себя лучше. Однако меня все еще преследует мысль о том, что я посмотрю в зеркало и никого не увижу, только пустоту.